Интерьер в японском стиле

Абсолютно естественное желание – обрести свой кусочек земли, построить коттедж, загородную усадьбу или купить квартиру. Назвать это место своим домом. Создать там свой мир. Но для гармоничного проживания в этом объекте важно глубокое понимание своей природы. Интерьер в японском стиле — это интересная идея.

Поместить растения в непригодные условия – это провал садовника. Жилье в точности, как и сад, необходимо связывать с природным началом (хотя бы с человеческим) и оставлять живым.

Какой смыл помещение с высотами 2,6-2,8 метра стилизовать (а иначе никак не назвать) в стиль Рококо, украшая стену, плавно переходящую на потолок, пластмассовой лепниной, вешать в центр комнаты многоярусную хрустальную люстру и расставлять по периметру антикварную мебель? Люди, заказывая и воплощая такой дизайн хотят внести французский аромат, изысканность, а рождается очевидная фальшивость. И так с многими, очень многими, стилями.

Нет ничего абсурдного, что мы восхищаемся дворцами или китайскими домиками, “пастушьем” жильем в Альпах или шикарными виллами на берегах морей. Абсурд, на мой взгляд, в том, что стремимся перенести архитектурные формы и предметы декора в нетипичную среду, в свою реальность. Таким действие мы промениваем содержание предмета его форме.

Желая создать интерьер в японском стиле у себя в квартире, мы получаем вульгарную “японщину” с кричащим веером на стене, перламутровыми обоями с цветками сакуры и, имитирующими массив дерева, поверхностями из ДСП. Вместо того, чтобы сотворить жилье, основываясь на философию сдержанности, созерцанием природы, ее несовершенных природных материалов.

Опираясь на философию японцев, можно добиться гармоничного внутреннего и внешнего пространства в любой точке земли независимо от вероисповедания, культуры, климатических особенностей и оно никак не будет напоминать азиатский дом. Сек интерьера в японском стиле заключается в сути вещей, а не их форме.

Японская эстетика складывается из критериев канонов красоты. Они формулировались долгое время под воздействием религий синтоизм и дзэн-буддизм. Первый дал понятие отмечать простые вещи, которые могут являться амулетами и хранить душу-ками. Вспомните о “печальной красоте вещей”, она обязана именно синтоизму. Второй указал на временность этого мира и хрупкость. Традиционное кратковременное и чарующее любование цветами сливы умэ и сакуры (Ханами) берет истоки из взгляда дзэн.

4 японских мерила
высшей утонченности прекрасного.

1. Ваби-саби переводится как «скромная простота». Ваби — это непритязательная простота, одновременно обладающая могущественной силой, саби — красота, приходящая со временем, спокойствие от одиночества. Эти два понятия ранее существовали по отдельности, но со временем начали жить в единстве.

Ваби-саби не понять умом, это не стиль и его невозможно тиражировать, навязать и объяснять каждому. Истинное понимание непостижимо посредством слов, его можно только чувствовать.

Ваби-саби – лишенная манерности, эстетика. Ей присуща предпочтение скромному изяществу внутреннего нежели внешней форме великолепия. Она изъясняется в несовершенности и асимметричности, порой шероховатости и легкой грубости, и в тоже время ощущается утонченность. Фактически, ваби-саби – это понятие японцами эстетического вкуса, умение видеть прекрасное в своем естестве, чистую истину.

Richard Powell замечательно сформулировал словесную концепцию понятия: «Подлинное научение ему (ваби-саби) происходит через осознание трёх простых фактов: ничто не вечно, ничто не закончено и ничто не совершенно». Западный человек наверняка почувствует тоску и печаль от сказанного. Но в дзэнском мировосприятии это благоприятное состояние духа, когда личности не присуще тягость от уединения или нехватки материального, а спокойствие от обладания настоящего.

Благодаря восприятию несовершенного и непостоянного, Япония даровала нам возможность наслаждаться садами камней, церемоний чаепития, национальной керамической посудой Раку, поэзией, в том числе Хайку, живописью однотонной тушью, музыкой дзэнских монахов (хонкеку). О многом из этого и других азиатских достояниях можно почитать в ранее опубликованной статье “Наследия Азии. Будда, бамбук, фарфор в интерьере”.

2. Сибуй – это простота простоты и непосредственности. Сибуй не заявляет о красоте предмета, а тихо шепчет о совершенстве материала, из которого он изготовлен. Его можно сравнить с вяжущей хурмой. Живет в терпковатом послевкусие зеленого чая или холодно заточенном лезвии кинжала.

Если спросить у меня что такое сибуй, я отвечу, что это качественные и еле уловимые духи Light Blue, где древесные ароматы кедра, пряность амбры и муската, яркий жасмин и печальная белая роза, едкий лимон и сильный бамбук, слившись в бархатном облаке, нежно обволакивают твое тело. Японец же скажет: “Это то, на что человек, обладающий вкусом, укажет и обозначит прекрасным”. Иными словами, сибуй – завершающий вердикт в оценке красоты.

Эстетическое восприятие закладывается с рождения японскому народу на протяжении многих столетий, и распознают красоту он качественно и интуитивно.

Сибуй достигается, подобно китайскому Инь и Ян, равновесием, незначительной обработкой материала и предельной практичностью готового изделия.

Сочетание минимальной переработки + максимальная удобность = сибуй

Идеальная чаша та, из которой удобно есть и пить, и при этом сохранена первозданная красота, природность глины, заботливо обожженная рукой мастера.

3. Мияби выражает элегантность, утонченность в японской эстетике. Он противостоит демократизму ваби-саби с его шероховатостью и своеобразной грубостью. Понятие более сентиментальное и возникло в аристократическую эпоху Хэйан (794-1185 гг), в эпоху «мира и спокойствия». Это время переноса столицы Норы в город Хэйан-ке, присвоения элите и духовенству государственных земель, на которых трудились крестьяне. Время, когда Япония на 300 лет изолировала свой остров от влияния Китая и Кореи, рождая свою неповторимую культуру. Обращая внимание казалось бы на самые незначительные “мелочи”: оттенок бумаги для письма, интенсивность запаха туалетной воды, благовоний и покрой ткани для определенного класса должностных лиц,- японцы формировали неподражаемую эстетику с высочайшим духом этики, духовного развития и чести.

В эпоху Хэйан появились первые самураи с благородным кодексом бусидо. Военная философия воспитывала не только настоящие мужские, отважные качества потребные в сражении, но высокоморальный осознанный дух, который отождествляет мияби.

Знание, что ты можешь умереть в любой момент, дают ценность каждой минуты, проживающей на земле. Человек, готовый к смерти, смотрит на мир открыто и в полном цвете, посвящая свободное время ближним, помощи нуждающимся, личному развитию и заточке навыков до идеала. Он смотрин на мир с безусловной любовью и замечает, что при повседневной суете дел, остается без внимания. Он чувствует, как солнце заботливо греет лучами тело, как ветер щекочет щеки, как завораживающе поют птицы, как мелодично шелестят листья, а один из них срывается с ветви и, исполняя свой последний воздушный танец, падает в реку, несясь вперед, доверившись течению.

Изящное, утонченное, тонкое,открывающееся лишь во время созерцания, и есть Мияби.

Мияби неразрывно от понятия моно-но аварэ – печального очарования вещами. Непринужденная гармония естества человека с окружающей средой, приятная беспричинная грусть от иллюзорности и непостоянности видимого. Аварэ не разделяет прекрасное от истины, в ней нет грубой формы. Условно ее можно разделить на 4 вида: красота единства и созвучия, красота духовного движения, красота грусти и красота утонченности.

Благодаря созерцанию и пониманию мияби поэты и писатели, художники и скульпторы, архитекторы, создавали и создают шедевры. Именно Храм Золотого павильона и Бёдо-ин являются первыми архитектурными творениями людей, руководствующимися понятием мияби и моно-но аварэ.

4. Югэну Япония обязана Китаю и дзэн-буддизму. Основа его критерия красоты выражается в мнительности реализма и восприятии сущности объекта на интуитивном уровне.

Из книги Всеволода Овчинникова “Ветка сакуры”:

“Югэн, или прелесть недосказанности, — это та красота, которая скромно лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить человек, лишенный вкуса или душевного покоя.”

Следить, как утки взлетают над озером и скрываются за уровнем горизонта, выстроившись клином или идти все дальше-дальше в лес, не следя за временем, – это югэн. Доверяться внутреннему голосу, открывая тайны мира.

Понятие “югэн” в целом сложно обозначить словесно или физически для понимания западному человеку. Например, в английской лексике априори нет слов, передающих переживания японцами югэна. Осмыслить лишь возможно, если сможем открыть душу для подобного чувствования.

В творчестве югэн всегда преподносится в незавершенном виде. Созерцающему дается возможность самому на интуитивном уровне проникнуться замыслом и осознать, что осталось недомолвленно.